Европа впервые столкнулась с миллионами беженцев без паспортов в начале XX века. Одним из них был Марк Шагал Через что прошли художник и другие выходцы из Российской империи? Фрагмент книги «Паспорт» Патрика Биксби
В издательстве «Лайвбук» выходит книга профессора Университета Аризоны Патрика Биксби «Паспорт» (возможно, вы читали интервью Биксби на «Медузе» о том, как паспорт влияет на судьбу человека). Эта книга посвящена тому, как появились паспорта, как они менялись и что теперь значат для людей. «Медуза» публикует начало главы под названием «Изгнанники и лица без гражданства» — о Марке Шагале.
Название черно-белой гравюры Марка Шагала «Беспашпортный перед капитаном-исправником» (1923) достаточно четко описывает ее сюжет. На переднем плане спиной к нам стоит полицейский урядник, на нем — форменная шинель, руки сцеплены на пояснице (все это подчеркивает его превосходство над вторым персонажем). Перед ним — тот самый «беспашпортный»: сутулый, в плохо сидящей рубахе, кое-как перепоясанной старой веревкой: лицо опущено, взгляд пустой, рот искривлен темным пятном, словно он что-то бормочет капитану. Все это изображено в типичной для Шагала нарочито угловатой манере, вполне соответствующей грубому сюжету. На самом деле эта сцена взята из романа-сатиры на русскую провинциальную жизнь «Мертвые души» (1842) Николая Гоголя; она не является частью действия, это воображаемый сюжет, описанный в комической манере главным героем книги Павлом Ивановичем Чичиковым, который пытается навести страх на группу беглых крепостных. Основная идея гоголевского повествования заключается в том, что из-за причуд российского налогового законодательства для таких авантюристов, как Чичиков, мертвые крепостные (или «души») могут быть столь же ценны, как и живые; его махинации отражают недостатки российского общества до Указа об отмене крепостного права 1861 года.
Внутренняя паспортная система играла важную роль в таком положении дел. Как и американские рабы, русские крепостные были фактически частной собственностью землевладельцев, чьи поля они обрабатывали; как и их американских товарищей по несчастью, их могли покупать, продавать или закладывать как движимое имущество, и они так же были лишены возможности участвовать в политической жизни, притом что эксплуатировались их производительность и способность к воспроизводству. Подобно рабским пропускам и свободным бумагам, применявшимся в США в тот же период, внутренние паспорта, использовавшиеся в России, свидетельствовали о личности и местонахождении владельца: без официального документа с указанием имени, национальности, семейного положения, адреса и отметок о наличии или отсутствии судимости русские рабочие не имели правового статуса. Таким образом, сбежавшие крепостные приравнивались к беглым рабам или нелегальным мигрантам и находились под постоянной угрозой ареста и жестокого обращения. Как жестоко напоминает своим зрителям Чичиков, всякий раз, когда крепостные выходят за пределы владений своих помещиков, они обязаны по первому требованию предъявлять документы полицейским. Действительно, даже после отмены крепостничества царская Россия продолжала вводить внутреннюю паспортную систему для крестьян, чтобы регулировать их передвижение и ограничивать сезонную миграцию. Любой, кого ловили без необходимых документов, считался беглецом или бродягой и подвергался суровым наказаниям, включая ссылку в Сибирь или болезненное клеймение правого предплечья буквой «Б» (обозначавшим «беглый» или «бродяга») — их статус таким образом навечно отпечатывался на теле.
В 1923 году, работая над иллюстрациями к «Мертвым душам», Шагал сам чуть не стал (в очередной раз) «беспашпортником». Мовше Шагал (таково настоящее имя художника) родился в 1887 году в семье торговца из белорусских евреев, потом сбежал от провинциального воспитания и стал изучать искусство в Витебске, а затем в Санкт-Петербурге. Поскольку евреев не пускали в российскую столицу, если у них не было внутреннего паспорта — «необходимого разрешения», как назвал его Шагал в мемуарах «Моя жизнь» (1923), — ему удалось посетить престижное Императорское общество поощрения художеств, только одолжив паспорт у друга в Витебске. В 1910 году, чтобы продолжить свою художественную карьеру в более свободной обстановке, он переехал в Париж, где общался с фовистами и кубистами, продолжая исследовать в своей живописи восточноевропейские еврейские мотивы. Именно в столице Франции Шагал взял себе имя, под которым стал известен, и именно там он разработал свой фирменный стиль: синие коровы, красные лошади, фигуры в воздухе, зеленые скрипачи на крыше — все это напоминало о фольклорных традициях, на которых он вырос. После нескольких лет растущего успеха в 1914 году Шагал вернулся в Витебск, чтобы жениться на своей возлюбленной, Белле Розенфельд, но в России пара оказалась в ловушке из-за начала Первой мировой войны и закрытия границы. Чиновники отклонили просьбу Марка о выдаче паспорта для возвращения в Париж с новой невестой, и Шагалы были вынуждены переждать европейскую войну, а также последовавшие за ней революцию и Гражданскую войну, в Санкт-Петербурге, а затем в Москве. В конце концов художник вступил в череду эстетических и идеологических споров с советскими художественными комитетами, которые не оценили уникальную смесь еврейской народной культуры и модернистского новаторства в его искусстве. Супруги все больше страдали от личных финансовых трудностей, а также от общей нехватки продовольствия в России, так что к началу двадцатых годов художник и его жена жили почти в нищете.
Шагал отчаянно желал вернуться в Париж, где мог бы снова заниматься искусством в менее тяжелых условиях. Но чтобы получить паспорт, ему пришлось ждать 1922 года и помощи высокопоставленного союзника — народного комиссара просвещения Анатолия Луначарского, поскольку советский режим начал строго ограничивать эмиграцию. Впоследствии, возвращаясь в 1923 году в Париж через Берлин, Шагал обнаружил, что ему требуется французская виза, которую французское консульство в этом городе сначала отказалось предоставить. Только после того, как художник предъявил справку из префектуры полиции Парижа о том, что он жил в столице Франции до войны, его признали легальным резидентом и поставили штамп в паспорт. Это была последняя поездка художника-мигранта в качестве российского гражданина: вернувшись во Францию, Марк, Белла и их маленькая дочь Ида фактически стали лицами без гражданства. В этом смысле художник и его семья присоединились к более чем полутора миллионам других россиян, покинувших страну в эпоху гражданской войны и голода и рассеявшихся по Европе и всему миру в последующие годы. Как отмечает Агамбен, в этот период произошло «первое появление беженцев как массового явления» в мировой истории. В послевоенные годы, после распада Российской, Австро-Венгерской и Османской империй, сотни тысяч белорусов, армян, болгар, греков, немцев, венгров и румын также были перемещены за пределы своих стран, причем многие из них не имели действительных паспортов. В то же время требование государственного суверенитета привело к новым мерам по денатурализации и денационализации эмигрантов, фактически разорвав связь между происхождением и национальностью, которая так долго считалась само собой разумеющейся. В новообразованной Российской Советской Республике, в то время как большевистское правительство ограничивало эмиграцию, ВЦИК в декабре 1921 года издал декрет, лишающий ссыльных и эмигрантов права гражданства, за исключением некоторых особых случаев. По мере того как после войны укреплялась международная система паспортного контроля, она также подтверждала статус лиц без гражданства, чьи юридические связи со страной происхождения часто разрывались, когда им отказывали в выдаче или аннулировали проездные документы.
Оглядываясь на эти события после собственного длительного опыта жизни без гражданства, немецкий еврейский философ Ханна Арендт утверждала (в манере, которая оказала глубокое влияние на Агамбена и других современных политических мыслителей), что разрыв связи между местом рождения и нацией представлял собой глубокий кризис для прав человека, поскольку апатриды внезапно оказались людьми без признанного юридического или политического статуса. Удобная фикция о принадлежности всех людей к «семье наций» больше не могла поддерживать негласный баланс между универсальными правами индивида и суверенными притязаниями государства: «Права человека в конце концов были определены как „неотъемлемые“, — писала позднее Арендт, — потому что они должны были быть независимыми от всех правительств; но оказалось, что в тот момент, когда у людей не было своего правительства и им пришлось обратиться за своими минимальными правами, не осталось ни власти, которая могла бы их защитить, ни института, готового их гарантировать». Судьба миллионов людей без гражданства в ХХ веке будет зависеть не от их статуса как суверенных индивидов, а от принадлежности к какому-то политическому сообществу, способному восстановить их правовой статус. Никогда еще не было так важно обладать официальными документами и свидетельствами, держать их под рукой и в безопасности, чтобы претендовать на свои основные права.
Издательство «Медузы» выпускает книги, которые из-за цензуры невозможно напечатать в России. Теперь в нашем «Магазе» можно купить не только бумажные, но электронные и аудиокниги. А еще «Медуза» начала издавать художественную литературу. Это один из самых простых способов поддержать редакцию и наш издательский проект.
