«Тут было так круто, что вам и не снилось» С помощью фотографий и воспоминаний местных жителей мы вернулись в предвоенный Мариуполь — город, который три года назад полностью разрушила Россия

Три года назад закончилась осада Мариуполя, продолжавшаяся около двух месяцев. Правозащитники Human Rights Watch, изучившие спутниковые снимки кладбищ после полной оккупации города, пришли к выводу, что с марта 2022-го по февраль 2023-го в Мариуполе погибли не менее восьми тысяч человек, а в его центральной части разрушены более 90% жилых домов. По подсчетам Украины, число погибших больше — до 22 тысяч человек. До войны Мариуполь был зеленым цветущим городом. Его жители смотрели на закат с пирса, отмечали праздники на главной площади, гуляли в парках и любовались городскими мозаиками (теперь утраченными). К годовщине захвата Мариуполя Россией «Медуза» попросила местных жителей — уехавших навсегда и недавно вернувшихся домой — рассказать о своем городе. Мы также выбрали фотографии, которые помогают перенестись в довоенный Мариуполь.

Виктория

Репетитор, 36 лет. Жила в Приморском и Левобережном районах Мариуполя. В начале полномасштабного вторжения эвакуировалась, с 2022 года живет в Хмельницком.

Мой родной район — Приморский, та его часть, которую еще называют Стрелкой. Район очень хороший — там недалеко море. Это было мое любимое место для прогулок, и сейчас мне сложно представить свою жизнь без моря. В будущем тоже хочется остановиться там, где море будет рядышком: можно каждый вечер туда ходить, гулять, дышать.

От Стрелки по Приморскому бульвару спокойным шагом можно было дойти до центра города минут за 45. Чуть дольше, если заходить на пирс. За пару лет до войны пирс стал любимым местом всех жителей города. Его обновили, перестроили, и он стал очень красивым: с кафешками, освещением. 

Когда у меня появилась семья, я переехала в Левобережный район. Мы жили возле рынка «Солнечный». Дорога до моря занимала больше времени, так что прогулки стали не такими регулярными. Но все равно море — это магнит, к нему всегда тянуло.

Район [рынка «Солнечный»], в принципе, был хорошим для жизни. Вокруг было все необходимое: супермаркеты, школы. Я работала неподалеку — в 20 минутах ходьбы от дома. До парка «Веселка» (в переводе с украинского — «радуга», — прим. «Медузы») тоже можно было дойти пешком. Когда я только переехала, этот парк был заброшенным. Людей там почти не было, стояли только советские качельки. А еще — детская горка в виде улитки, страшная, с красными глазами. Муж рассказывал, что в детстве ее боялся.

А потом парк отремонтировали, высадили растения, очень много цветов. Поставили детские качели, и весной, когда все начинало цвести, там было нереально красиво. Не хуже, чем в парках Голландии. Везде стояли ароматы цветов и стрит-фуда. Гуляло множество людей, на спортплощадках была молодежь, на детских площадках — дети.

Еще мне нравилось гулять в центре, у Драмтеатра. Оттуда можно было спуститься в Городской сад, место со столетними деревьями, где проводились концерты, выступали городские коллективы.

Помню, как в школе мы ходили на парад в честь Дня города, который шел от Драма до [магазина] «1000 мелочей». Школьники одевались в тематические костюмы, представлявшие все национальности города — это всегда было интересно и весело. Мы с одноклассниками наряжались в костюмы греков. А вдоль дороги жарили шашлыки, и был такой запах… На площади возле «1000 мелочей» шли концерты, была атмосфера праздника.

В юности я мечтала уехать из Мариуполя — мне казалось, что жизнь вокруг меня недостаточно бурлящая. Но с 2014 года город начал меняться в лучшую сторону: появилась культурная жизнь, тот же «ГогольFest». И тогда я поняла, что городом довольна на 200%. Не было смысла никуда переезжать, это место достойно того, чтобы жить там всю жизнь. Но судьба распорядилась иначе. 

Мариуполь уже никогда не будет таким, каким был. Судя по фотографиям и рассказам, там все изменилось. Города, который остался в моей памяти, больше нет. Да, он отстраивается, там появляется что-то новое, но для меня в этом нет никакого удовольствия — это оскорбление моей памяти: места, которые были мне дороги, разрушили и переделывают. Я не хочу на это смотреть.

Люди сменились тоже. Большинство моих близких уехало, на их место приехали другие люди — со своим видением, планами и принципами. Атмосфера изменилась. Да, Мариуполь продолжает жить. Но это уже другой город и другая жизнь.

Я осознала, что значил для меня город, уже когда выехала из него. Из Мариуполя я эвакуировалась 18 марта 2022 года, а до этого жила там всю жизнь — 33 года. Хмельницкий, где я сейчас живу, ощущается как чужой. Не потому, что это плохой город, просто я чувствую себя так, будто бы меня вырвали и поставили не на свое место. В Мариуполь уже не вернуться, и на эту тему размышлять мне очень тяжело. Я стараюсь по этому поводу ничего не чувствовать.

Дмитрий

Историк, 52 года. В Мариуполе жил в 17-м микрорайоне. В марте 2022 года эвакуировался в Киев.

Мариуполь — мой родной город. С 2000-го до 2018-го я жил в Киеве, а потом вернулся. В ковид вспомнил о своем образовании историка и социолога и решил заняться историко-культурными проектами в городе. Мы [с другими активистами] хотели сделать из старого заброшенного городского кладбища некрополь, чтобы это был исторический заповедник. Вели переговоры с мэрией, и к концу 2021 года было понимание, куда двигаться. Эти планы оборвало российское вторжение.

В последние годы перед вторжением Мариуполь начал активно развиваться. Сменилась городская администрация, ушла команда [мэра Юрия] Хотлубея, известная коррупцией, и вместо нее пришла команда [Вадима] Бойченко, выходцы из «Метинвеста», люди с четкой корпоративной этикой: приняли решение — делаем. Они привели в порядок городские финансы, инфраструктуру, в том числе теплотрассы и водоканал… А теперь [из-за войны] вода в городе по графику. Новая власть старалась делать городское самоуправление открытым, и город мгновенно попал в первую пятерку в антикоррупционном рейтинге [городов Украины]. В мэрии понимали, что такие рейтинги привлекают в Мариуполь бизнес, инвесторов, работают на репутацию города.

Мне нравилось, что в последнее время в городе открылось окно возможностей: культурных, образовательных, предпринимательских. Можно было реализовать себя в чем угодно. Строилась «Метинвест Политехника», планировался к строительству большой медицинский центр. Стильно, без китча, обустроили центр города — конкурсы на проекты по благоустройству были международными.

Знаковым для Мариуполя стал фестиваль «ГогольFest», музыкальный лайнап там был на уровне киевских фестивалей. Его запуск стал менять культурную атмосферу в городе. А еще появилось внимание к историко-культурному наследию, и это касалось не только, допустим, переименования улиц. Разрабатывали опорный историко-культурный план — предполагалось, что в историческом ареале будет запрещена современная застройка. Выяснилось, что статус памятников архитектуры у нас имеют только несколько зданий. Началась и тут работа — давайте посмотрим, какие здания у нас исторические, что надо взять под охрану, отреставрировать. Яркие примеры — знаменитая Вежа (старая водонапорная башня в центре города), дом Гампера. 

Мы с несколькими десятками активистов занимались зданием Мариинской женской гимназии: собирали подписи, деньги, пригласили архитектора, подготовили необходимые документы — и к концу 2021 года вышли на финишную прямую в плане присвоения зданию статуса памятника архитектуры. В историческом центре, который всегда на моей памяти был будто бы мертвым, наконец-то что-то начало оживать. Там вполне можно было [продолжать] что-то делать: музеи, кафе, галереи — на той же Каффайской, Евпаторийской [улицах], вокруг дома ДОСААФа.

Сейчас исторический центр весь развален. Да, с одной стороны, чаще всего это были просто одноэтажные дома с арочками, вроде бы неприметные. Но они создавали атмосферу, придавали городу колорит. А сейчас на той же Николаевской [улице], насколько мне известно, от таких домов остались одни остовы. Мариинскую женскую гимназию тоже разрушили во время обстрелов. 

Русские снесли и завод «Октябрь», первое промышленное предприятие города, построенное в конце XIX века. Из фабрики можно было бы сделать стильный культурно-развлекательный центр, как во Львове или Европе. Но [вместо этого] в том районе сейчас строят ипотечные дома, захватывая в том числе и исторический ареал города. А это сердце Мариуполя, изюминка, без которой он превратится в типичный советский город с неотличимыми друг от друга пятиэтажками. 

Исторический центр был моим любимым местом. А еще я очень любил Комсомольский пляж — это уже за городом. Там очень высокий холм, откуда видно треть Мариуполя, Широкино и море. Когда на рейде стоял десяток кораблей — была просто красота! А небо, особенно когда подходили шторма, становилось таким драматическим… Ну и на Комсомольском нормальное глубокое море, а не как на Левом берегу — идешь, идешь, а тебе все по колено. 

Мариуполь — это все та же дикая степь. Это открытое поле, пространство для любых инициатив, для самых безумных идей. Исторически это место было коридором, по которому передвигались народы — и в каком-то смысле город до сих пор выполняет эту роль, теперь уже для путинской орды. Леса здесь никогда не вырастут, и чтобы за что-то зацепиться в степи, нужно по-настоящему трудиться. Именно поэтому человек с идеей здесь может найти себя.

Мариуполь во многом сформировал то, как я мыслю, как отношусь к миру, к государству, к обществу. Например, в моем школьном классе учились и украинцы, и русские, и греки, и евреи, и поляки — но конфликтов на национально-этнической почве я не вспомню. Эта многокультурная атмосфера в городе сочеталась с духом предпринимательства, свободы. Сказывалось и греческое наследие, и активный морской порт, и свободомыслящие инженеры, жившие в городе. При всем этом Мариуполь был второй, после Кировограда, столицей гопников в Украине — все эти трудовые микрорайоны, гопота, попса, «Ласковый май» [из магнитофонов]… 

То, что случилось с городом, это трагедия, даже больше — катастрофа. Это была просто невиданная бойня гражданских. Те самые 22 тысячи убитых, о которых заявляет мэрия, на мой взгляд, скромный подсчет. [Я думаю, что] в реальности жертв больше раза в два.

Я четко понимаю, что пока город оккупирован, жить я туда не поеду. Во-первых, в лучшем случае, мои попытки закончатся арестом где-нибудь в Шереметьево [из-за моей активной публичной позиции]. Во-вторых, я — патриот Украины, патриот своего города, и жить в оккупации для меня неприемлемо.

В отличие от многих друзей, я все еще верю, что однажды Мариуполь вернется в состав Украины. Хотя, наверное, эта надежда — якорь, который меня задерживает и тормозит. Ты ждешь, веришь, тратишь на это душевные ресурсы… Я понимаю, что, возможно, правильнее забыть и двигаться дальше. Но это будет совсем другая история.

Геннадий и Евгения

Геннадию — 36 лет, Евгении — 35. Эвакуировались из Мариуполя в Европу в марте 2022 года. В 2024-м вернулись, живут в Центральном районе.

Евгения. Это мой дом, и я чувствую себя здесь хозяйкой, несмотря ни на что. Как при Украине я ощущала, что на нас наплевать, так и сейчас, при России, всем наплевать — никто тебе не поможет, со своими проблемами разбирайся сам. В ЕС я почувствовала себя человеком: нас там приняли как равных. Конечно, иногда накатывают сомнения: а стоило ли так рано возвращаться? Но Мариуполь для меня родной, и я его принимаю — и с позитивными моментами, и с недостатками. 

Для меня принципиально подчеркнуть: я возвращалась не в Россию, не в Украину, а в Мариуполь. Мой город — это мой дом. Это родители, бабушки и дедушки, это все, что ассоциируется с детством, с основополагающими событиями в жизни: и браком, и рождением детей.

Геннадий. Недавно встретил в городе знакомого чувака — обнимались как родные. У него в войну здесь сгорела квартира, умерла жена, он выехал на территорию, подконтрольную Украине, жил в общаге — работы нет, денег нет. Мужик вернулся сюда и живет теперь в квартире брата. Говорит: «От всего меня освободили: от дома, от жены…» Кто он? Зет-патриот? Нет, конечно. Украинский патриот? Тоже нет. Так же, как и я, он просто житель своего города. 

Я считаю себя патриотом Мариуполя. И да, сейчас он разбит, ему плохо, ему тяжело, но это тот же Мариуполь, который я любил и люблю, вне зависимости от того, в каком положении он сейчас оказался. Наоборот, я, как гражданин, теперь ему должен чем-то помочь. Я не могу отказаться от своего города, от его людей. Разве из-за того, что они сегодня поменяли паспорта [на российские], они стали тварями?! Они не присягают Путину, не целуют его портреты. И от того, что теперь рядом с названием «Мариуполь» написано не «Украина», а «Российская Федерация», ничего не изменилось — кроме того, что мы все стали здесь говорить на том языке, на котором всегда говорили. 

Я до войны не понимал, почему у сына в садике утренники проводятся на украинском, если вне этих утренников и дети, и родители, и воспитатели говорят по-русски. Здесь всегда шел уклон в русскую культуру. Не знаю, хорошо это или плохо — так повелось. Но суть в том, что я работал и во Львове, и в Ивано-Франковске, и нигде не чувствовал себя чужаком, разговаривая на русском. В Мариуполе на площади выходило множество людей и на 9 мая, и на День независимости Украины. 

Евгения. Грустно, что у нас нет возможности, как раньше, видеться с близкими, с друзьями. Я скучаю по временам до войны. Даже с теми, кто разъехался в другие города и страны, мы могли видеться, город был местом встречи с друзьями детства. От этого на душе всегда было тепло.

Мне до боли обидно за каждого мариупольца. То, что здесь случилось, — это жуткая боль. Каждого хочется просто обнять, независимо от того, каких он политических взглядов. Вот у мужа брат радикально проукраинский, и у нас с ним сейчас очень сложные отношения. Какая-то политика, какая-то фигня встала между близкими. 

Геннадий. Заупокойные речи по городу я сейчас не совсем понимаю — да, Мариуполь пострадал, но мы уже тысячу раз [после возвращения] были в дорогих нам местах: на пирсе, в парках, на побережье. Никаких изменений. Это все тот же пирс, никто там песни Шамана не поет.

Это город морской, и мы здесь кайфуем от того, что у нас есть море, можно прийти в любой момент и просто на него смотреть. Оно мелкое, теплое, очень приятное и каждый раз разное. Мне нравится здешняя погода, я обожаю мариупольский зной, в такие дни время будто бы замирает, и я люблю гулять где-нибудь в парках. Мариуполь очень зеленый, здесь много широких проспектов, вдоль которых, в отличие от того же Киева, можно спокойно пройтись, без толкотни.

Я уважал [мэра] Бойченко за то, как он преображал Мариуполь. Однажды я был в Стокгольме, и увидел там красивый деревянный причал. Я подумал: «У нас тоже есть такие пирсы, можно было бы и их так красиво отреставрировать». Приезжаю домой — а у нас уже через месяц деревянный пирс. И было видно, что сделано с любовью, с душой. Как-то приезжал в гости товарищ, застройщик из Киева, и я ему с гордостью показывал: «Смотри, у нас новые детские площадки, велодорожки». Друг говорил, что это все сделано из дорогих, качественных материалов.

Чуваки, которые сейчас к нам поприезжали строить, думают, наверное: «Вот, мы вам качельку поставили, радуйтесь». Но, чуваки, будь Мариуполь нетронутым, вы бы сами приезжали сюда из своего Ростова — просто погулять. Тут было так круто, что вам и не снилось, [вы не представляете] насколько в городе может быть красиво. 

Жаль, что сейчас, когда все здесь делается с нуля, реставрация не всегда идет с мыслями о будущем — просто восстанавливают все как было. А ведь те же пятиэтажки уже давно устарели, в их дворах нет места для такого количества машин [какое появилось у горожан со времен их постройки]. Можно было бы строить в прицелом на 40–50 лет вперед. А пока город просто возвращается к тому, что было в довоенное время.

Татьяна

Переводчица, 53 года. Жила в районе рынка Бахчиванджи и в 23-м микрорайоне. В 2017-м переехала в Закарпатье. После начала полномасштабного вторжения эвакуировалась в Великобританию.

Я родилась в Таганроге и первый год жизни провела там, а потом моих родственников перевели работать в Мариуполь, и мы переехали. Мариуполь — мой родной город, я всегда ассоциировала себя только с ним.

С одной стороны, Мариуполь всегда будет связан с самым кринжовым периодом в жизни. Родители тяжело болели, мы жили в нужде, и после университета моя жизнь превратилась просто в «рубление бабла»: я должна была обеспечить и себя, и родителей. С другой стороны, Мариуполь — это город юношеской поры, который ассоциируется с молодостью, первыми влюбленностями, удачами и неудачами. Это город, где произошло становление моей личности.

Город был хорошим, но в чем-то и не очень. Во времена моей юности [в 1980-х] в нем особенно яркими были два среза населения. Первый — жены моряков, которые нигде не работали и только меняли наряды и жили в праздности. Второй — рабочий класс, который создавал в городе криминальную обстановку (мало того, что вокруг Мариуполя всегда были колонии). Поэтому в районы, где располагались заводы, я никогда не ездила и отказывалась брать там переводы. Поехать в район бассейна «Нептун», с моей точки зрения, было равносильно поездке в какой-нибудь Бейрут. Для меня Мариуполь был районом Жовтневым и районом Приморским, не дальше. 

Место, которое навсегда осталось в моем сердце, — это Белосарайская коса. У деда была дача, и меня ребенком вывозили туда на выходные покупаться. Это был мой рай. Да и сейчас предложи мне поехать на Мальдивы или на Белосарайку, я выберу косу.

В самом городе я всегда любила Приморский парк. Даже когда он еще не был отремонтирован, когда внизу стояли грязные и неухоженные туберкулезные санатории, мне все равно нравилось это место, не знаю почему. Дорог мне и рынок Бахчиванджи: я постоянно выбегала туда купить что-нибудь вкусное — фрукты, овощи, которые выращивали здесь же, в Мариуполе. Магазин «Юбилейный», куда я ходила за молоком с бидончиком, и эта дорога казалась безумно длинной… Кинотеатр «Комсомолец», где мы смотрели фильмы. Школа № 60, где я училась, была лучшей в Мариуполе: выпускники занимали призовые места на всех олимпиадах.

Университет я заканчивала в Донецке, и в 1994 году, после получения диплома, вернулась домой. Начала работать в Мариуполе переводчиком, здесь же вышла замуж, здесь родились и пошли в школу наши дети. Единственная причина, по которой мы здесь не осели, — это страшная аллергия у моего мужа: в период цветения тополя он буквально умирал. Мы пробовали пожить в 23-м микрорайоне, снимали квартиру на Гранитной улице. Но там из окна открывалась панорама завода Ильича, и дым из труб окрашивал воздух во все цвета радуги. Мы мечтали купить домик и обосноваться именно в Мариуполе, но другой опции, кроме как уехать из любимого города, у нас не было. От плохой экологии не спасало даже море. В 2017 году мы окончательно переехали [в Закарпатье]. 

[Еще до войны] нам пришлось много где пожить, и я давно стала космополитом: Запад Украины, Испания, Россия, Германия, Венгрия… Но Мариуполь для меня — это все. Этот город был бэкграундом всей моей жизни, а все, что было после него, — это уже постистория, «постфактум».

Война, разрушение и оккупация Мариуполя для меня настолько болезненная тема, что говорить об этом без слез я не могу. Раньше я понимала, что всегда есть место, куда я могу вернуться, если захочу. У меня был дом, Родина, но меня ее лишили. И ты остался, что называется, среди поля.