«Никто даже не пытался скрыть следов. Это послание девушкам, которые убегают» В Ереване нашли мертвой 23-летнюю чеченку Айшат — правозащитница Лидия Михальченко считает, что это «убийство чести». Вот что она рассказала «Медузе»
23-летняя Айшат Баймурадова 15 октября пошла на встречу с подругой из инстаграма в Ереване и не вернулась. Одним из первых о ее исчезновении сообщил российский активист Даниил Чебыкин, который живет в Армении. Он же написал, что среди подписчиков той «подруги из инстаграма» есть люди из окружения Кадырова. А по данным источников «Кавказ Реалий» и «Осторожно, новости», Айшат пришлось уехать из Чечни из-за домашнего насилия. Через четыре дня после исчезновения Баймурадову нашли мертвой в квартире в центре Еревана. Полиция Армении до сих пор не сообщила никаких подробностей, однако основательница проекта «Кавказ без матери» Лидия Михальченко, которая была на связи с Баймурадовой, считает, что ее задушили. Михальченко также утверждает, что те, кто мог быть причастен к убийству, попали на камеры видеонаблюдения, но уже бежали в Россию. «Медуза» попросила Михальченко рассказать, как она познакомилась с Айшат, каким человеком она была — и что могут сделать кавказские девушки, чтобы обезопасить себя в странах, где их так легко могут найти.
Айшат впервые написала в инстаграм нашего проекта «Кавказ без матери» летом и спросила, как он работает. На тот момент она уже была в Ереване и предлагала свою помощь. У нас есть подопечная Мария Смелая, у которой забрали ребенка, и Айшат спрашивала про нее: интересовалась, не вернули ли сына, как там развиваются события. Она говорила, что из Чечни нужно забрать всех женщин и детей и что ребенка, скорее всего, могли увезти именно в Чечню, [поскольку его отец чеченец].
Я не знакома с ее предысторией, потому что она не была моей подопечной. Я не знаю, кто ее вывозил. Когда она ко мне обратилась, я сама начала искать людей, которые могли бы рассказать о ней, — [подозрительно, когда] пишет человек, спрашивает про наших подопечных, предлагает какую-то помощь. Я не правозащитница — я журналистка, которая занялась исследованием проблемы незаконного отобрания детей у женщин на Кавказе, дискриминации женщин в судах по опеке. Поэтому, когда возникает ситуация, что кто-то предлагает что-то, я теряюсь. Я должна расспросить всех моих коллег [из правозащитных проектов], которые могут знать, откуда этот человек. Так я и узнала, кто такая Айшат.
Я знаю, что многие девушки [из республик Северного Кавказа] уезжали именно в Ереван, поскольку туда можно сбежать без загранпаспорта. Для многих сделать его нереально: они под контролем [родственников]. Многие зарабатывают здесь уборкой в домах, квартирах, потому что это работа, которую можно найти быстро. Не зная языка, куда устроишься за нормальные деньги? Айшат тяжело зарабатывала на свой кусок хлеба. Я рассказывала ей о своей знакомой, которая работала так четыре дня в неделю и брала по две уборки в день, и Айшат объясняла, что это действительно физически очень тяжело. Ей было тяжко, ей никто не помогал.
Айшат писала, что хочет дать интервью проекту «Кавказ без матери»: «Я хочу показать, что это несправедливо по отношению к женщинам, их детям, что они проходят через такое. Я хочу, чтобы люди узнали мою точку зрения». Возможно, она хотела вынести это на публику в надежде, что это ее обезопасит, обличит тех, кто безнаказанно применяет насилие к женщинам: бьет, держит [взаперти], ограничивает. Эти люди не должны оставаться безнаказанными. Люди, которые делали это с ней, тоже не понесли никакого наказания. А открытый рассказ о том, что случилось, — это хоть какая-то ответственность.
Она вела себя очень независимо. Держалась, можно сказать, вызывающе, не скрывала свою злость по поводу преследования, по поводу того, что с ней было в Чечне, что ей продолжали приходить угрозы. Она реагировала на это очень бурно. С одной стороны, это справедливо, с другой стороны, рискованно.
Она вела открытый инстаграм, и, конечно, ей туда писали всякие личности. Ей писали по-чеченски, что она как женщина из чеченской среды нарушает адат и традиции. Ей приводили в пример судьбу других девушек, которых убили. Она писала, что ей поступают угрозы с разных номеров — и по-русски, и по-чеченски. Это ужас. Она хотела рассказать в интервью и об этом.
Я не думаю, что она чувствовала себя в безопасности. Ей поступали бесконечные угрозы, грязные, унизительные оскорбления. Чисто психологически это очень сложно выдержать. [Ей писали] все гадкое, что только можно сказать женщине. Я не знала ее близко, поэтому не могу сказать, насколько серьезно она воспринимала эти угрозы. Я не сделала интервью с ней — подумала, что это будет опасно для нее.
То, что женщины обретают независимость, ощущают, что они акторы в своей жизни, вызывает сильную агрессию в патриархальных регионах. Мужчины не желают отказываться от своих льгот, привилегий и вольности. В Дагестане, Ингушетии и Чечне это особенно заметно. Под любым постом о том, что девушка сбежала или ее убили, много [агрессивных] комментариев.
Подавляющее большинство тех, кто пишет угрозы сбежавшим девушкам и правозащитникам, которые помогают им в этом, анонимны. Значит, не так уж хорошо себя чувствуют, если делают это не от своего имени. Наверное, стесняются, боятся, что их узнают и им прилетит. Все насильники трусливые.
Но все зависит от обстоятельств — в случае с Айшат у преследователей было много ресурсов. Если угроза не такая сильная, то, наверное, огласка может напугать или остановить [агрессора], но он все равно продолжит преследовать.
Когда появилась информация о пропаже Айшат, я надеялась, что ее просто утащили [в Чечню] и мы ее увидим на чеченском телевидении — в платочке и раскаивающуюся. Думала, что мы увидим этот цирк. Я не думала, что ее убили. Она казалась настолько полной жизни, что мне даже не пришло это в голову.
Айшат мало того что убили — это сделали показательно. Армения маленькая, это убийство потрясло страну. Мне писали армяне, которые помогали ее искать. На каждом шагу, на каждом столбе висели ее фотографии. Ее убили, по сути, на виду у всех: вот она идет в гости, вот она скидывает фотки с вечеринки — и вот через несколько дней ее находят мертвой в квартире в центре Еревана. Никто даже не пытался скрыть следов. Это послание девушкам, которые убегают: если мы не можем вывезти вас в Чечню, мы будем давить вас там, [куда вы сбежали]. И задавим.
Я не знаю, опасалась ли она каких-то конкретных людей. Но за ней охотились кадыровцы. И с учетом того, какие угрозы писали Айшат — связанные с ее одеждой, с «нетрадиционным поведением», — я вижу мотив убийства чести, в том смысле, какой они понимают эту честь. В инстаграме Айшат выкладывала ролики в одежде, которая далека от того, как принято одеваться женщине в Чечне, хотя до этого носила хиджаб — не знаю, добровольно или нет.
Не знаю, поступали ли ей угрозы именно от кадыровцев. Но если бы она называла какие-то громкие имена, я бы это запомнила. Я не знаю, как именно они нашли Айшат.
Система пробива в Российской Федерации очень услужлива перед всеми насильниками, бруталами, абьюзерами и кухонными боксерами. Когда они там идут к ментам, им очень быстро предоставляют информацию и с камер [видеонаблюдения], и с границ. Когда человек пересекает границу, это фиксируется. Допустим, если человек улетел в Армению, а загранпаспорта у него нет, то понятно, что, скорее всего, она где-то там и прячется.
Пробивы, билеты, паспорта — этим насильникам доступно все, вся информация, которая касается России. Они ловят своих жертв: догоняют, бьют, убивают. Поэтому даже если женщина успеет выскочить, то первую страну, куда она въедет после России, они будут знать. Если же она потом поедет куда-то дальше, об этом не узнают, и можно будет сказать, что ей повезло.
Девушкам, которые сбежали в аналогичной ситуации, сейчас страшно. Но что они могут предпринять? Я пытаюсь объяснять своим подопечным, что очень важно фильтровать свои контакты, соблюдать информационную гигиену. Не вести открытых соцсетей. Это очень простые правила информационной безопасности.
Я не сталкивалась с тем, чтобы человек был настолько открыт в своих соцсетях, как Айшат. Думаю, она тоже получила исчерпывающие инструкции по безопасности, но, скорее всего, дело было в ее абсолютно неукротимой жажде справедливости. Она могла думать: «Вы не понесли наказания за то, что со мной сделали, но я хотя бы буду об этом говорить». Но что важнее: чувство реванша и удовлетворения от того, что ты предаешь огласке свою историю и тем самым защищаешься, или риск, который может стоить тебе жизни? В данном случае риски были несопоставимы. Человек не всегда умеет находить баланс. Тем более человек, который много лет сталкивался с насилием.
Нам прямо сейчас поступают угрозы, что «нас найдут со вспоротым брюхом». Нам пишут: «Седа сдохла, Айшат сдохла. Кстати, по поводу первой: ее труп кормит червей в месте, где я частенько бываю». Первая — это, видимо, Седа Сулейманова. Когда кто-то из девушек убегает или случается что-то еще, таких сообщений становится очень много. А тут, с учетом того, что задействованы кадыровцы, прыти еще больше.
«Медуза»