«Мы решили: в жопу хитовость». Да, это еще одно интервью Ивана Дорна — теперь только о музыке Александр Горбачев в мельчайших подробностях расспросил музыканта о том, как сделан его последний альбом
Вышел «dorndom» — новый альбом Ивана Дорна, украинского певца, который в 2010-х перевернул постсоветскую поп-музыку и снова сделал ее модной. В нем много играют живьем, много шутят и поют по-русски — но не о войне, а о жизни: отчасти это объясняется тем, что альбом, который должен был выйти в мае 2022-го, три с половиной года пролежал на полке. Журналист Александр Горбачев поговорил с Дорном, который теперь живет и работает в Париже, о том, каким получился «dorndom» — и как поп-звезда чувствует себя в статусе эмигранта.
Примечание. В этом тексте есть мат. Если для вас это неприемлемо, пожалуйста, не читайте его.
— Что изменилось в «dorndom» за три с половиной года? Чем он отличается от того альбома, который должен был выйти в мае 2022-го?
— «Ulichnaya Percussiya» была без куплетов. В «Snob» мы отрезали одну часть, достаточно длинную. Спасибо Рождену, он, пока слушал материал, говорил, что там и сям затянуто. И он же, кстати, настоял на том, чтобы мы нормально свели альбом.
Если честно, если бы я его выпустил в 2022-м, это был бы «Говнодом». Он бы звучал не так, там не было бы Берни Грандмана, который мастерил это все, не было бы всех этих деталей, не было бы такого выпуклого звука, все было бы очень криво — и большинство треков были бы длиннее.
— Ты не упомянул песню «Deboshir», а она ведь, наверное, новая?
— Нет, она была. В том-то и дело. Я сам удивляюсь, насколько она актуально звучит. Я поэтому и решил альбом выпускать — то есть «Deboshir» был одним из мотивационных моментов, которые заставили меня пересмотреть свое решение, достать альбом с полки и его доделать.
Понимаешь, причиной этого текста [песни] послужило мое тотальное несогласие с ситуацией внутри страны. Как ты знаешь, я с 2017 года, после выхода альбома «OTD» и первого интервью Дудю, стал таким как бы антигероем. И там происходила целая череда сложностей — отмены концертов, отмены контрактов с партнерами. Вплоть до того, что я рекламировал Puma и магазины Puma в Западной Украине начали из-за этого забрасывать трусами.
Это была не вся Украина, но самая радикальная ее часть, которая, как правило, еще и самая громкая. Там было очень много популизма и очень много неправды, слов, вырванных из контекста. И вот у меня внутри накапливалось такое настроение — ну не революционное, но какого-то несогласия с этим.
Мне было сложно спорить — единственное, что я сделал, это записал стихотворение на черно-белом фоне, где рассказывал, что вы можете как угодно меня гондонить, но я остаюсь украинским артистом, и вы меня найдете в гробу с украинским паспортом во внутреннем кармане.
В общем, когда я в 2021 году начал писать альбом, я обязательно хотел, блядь, сделать какую-то рефлексию в том числе об этом. И получилась такая песня. Которая, конечно, теперь совсем по-другому звучит.
— Это объясняет строчку «Только верните микрофон».
— Да, абсолютно. У меня его реально забирали. Приходилось делать тайные концерты, объявляя за час, где они будут проходить, чтобы никакие органы или протестующие не успели приехать.
— А было такое, чтобы ты работал над «dorndom» и думал — ну, сейчас я бы уже так не спел?
— Не знаю. Может быть, я был бы более аккуратен, понимая, например, что тот же «Deboshir» страна может воспринять неоднозначно. Но знаешь, я же в целом из чувства солидарности, чтобы никого не задеть выходом русскоязычного альбома украинского артиста, его положил на полку и, по сути, похоронил. А потом подумал: нет, я все-таки хочу звучать. Я все равно украинец, а значит, это украинская история. И этот альбом актуален даже сейчас. Возможно, даже больше актуален.
— А почему больше?
— Это же альбом про поиск. И про определение границ нормальности, в которые мы вписываемся или не вписываемся в рамках систем, где мы живем. А системы рушатся, неважно, по каким причинам. И становится очевидно, насколько они неидеальные и дырявые. Это происходит уже в течение 100 лет, но сейчас сильно чувствуется — особенно для меня как украинца. То есть все, мягко говоря, очень неидеально, но нас пытаются вписать в рамки норм, этими системами установленные.
А когда ты не входишь в систему, ты пытаешься понять, на что, собственно, опираться. Приходится опираться на самого себя, и возникает вопрос — а как это делать? А кто я такой? И начинается поиск какой-то свободы самовыражения, человечности, поиск людей вокруг, резонирующих со мной: тех, кто что-то нарушают, куда-то не вписываются, заблуждаются, искренне признают, что они, возможно, что-то не понимают.
И я подумал, что сейчас, особенно после 2022 года, в мире очень много таких людей — тех, кто покинул свои страны и вынужден опираться непонятно на что: то ли на ностальгию, то ли на какое-то неопределенное будущее. Мне кажется, мой альбом помогает какие-то узлы неопределенности развязать и немного освободиться. «Блядь, да все окей, я жив, в какой-то степени свободен, похуй на планы — живем сейчас». И давайте погрузимся в свой собственный мир и поищем какие-то точки опоры там.
— Мое главное впечатление от альбома — что он очень здорово транслирует ощущение кайфа от самого процесса музицирования. Ты как будто делишься тем, насколько творчество — это освобождающая штука.
— Сто процентов. Еще и потому что он не совсем в ногу со временем идет. Если даже посмотреть на длину песен — они все больше трех минут, что совершенно не клеится с форматом сегодняшнего дня, когда TikTok тебе постоянно транслирует хуки на 15 секунд: один заедает в голове, потом второй сверху еще заедает в голове и так далее.
Нам, кстати, предъявляют уже многие за то, что это не совсем хитовый альбом. А мы так и хотели. Мы решили: в жопу хитовость. Лучше мы будем вводить в транс — пусть кайфуют от грувов, входят в поток и размышляют.
Этот альбом в том числе для тех, кто устал от скорости жизни. Она точно быстрее, чем раньше. Спасибо соцсетям, доступности, цифровизации наших душ. А мы такие — ребята, если вдруг вы тоже хотите замедлиться, этот альбом для вас. Потому что я сам совершенно не успеваю за временем. И главное — соглашаюсь с тем, что я не успеваю. Так что все, кто ощущает так же: пожалуйста, остановитесь, нырните, загляните в себя, вдохновитесь, порассуждайте, помечтайте, воображайте. Может быть, придет какой-то ответ.
— Мне довольно неожиданно от тебя все это слышать, потому что раньше как раз было полное ощущение, что ты идешь в ногу со временем — и тебе важно не опаздывать.
— А я тебе скажу, когда это изменилось. За год до пандемии я объявил своей команде, что я устал, что мне надо остановиться, ощутить себя вне времени. И вот у меня начался отпускной год, а потом пришел ковид, и получилось, что отпуск начался сразу у всех. Мы все замедлились.
Мы полетели на отдых. И там, в феврале 2021 года, я вышел на берег океана — и что-то у меня в голове заела в голове песня [в исполнении актера Тэрона Эджертона] из мультика «Зверопой», который смотрели мои дети: «Iʼm still standing / Yeah, yeah, yeah». Я включаю оригинал Элтона Джона — и он меня просто разрывает изнутри, я думаю: сука, это бессмертная песня. Ничего лишнего, живая энергия, потрясающий вокал, все это работает уже столько лет. Вот чего я теперь хочу. Такую же музыку вне времени, передающуюся из поколения в поколение.
И тут же я возвращаюсь в момент, прямо с этого берега созваниваюсь со всей бандой и говорю: все, мы сейчас едем писать альбом. Я позвонил своему другу, договорился с ним, чтобы я в его доме положил инструменты, тут же за час буквально организовал это все. Сказал, что альбом у нас будет такой: живые инструменты, аналоговые лампы и никакой модности. Мы не опережаем время. Вот вам список песен — послушайте их, чтобы вы понимали, куда я иду.
— И что было в этом списке?
— А у меня есть этот плейлист, давай я его тебе скину.
— Так, посмотрим. О, Can, моя любимая группа вообще. Khruangbin — понятный референс, да. «Грубый закат» — это лучший альбом «Звуков Му», по-моему. Про Ди Энджело как раз хотел спросить, был ли он у вас в головах. О, а вот и песня «Приезжай», самая лучшая вещь у Пугачевой.
— Ну ты понял, да? Ну и видишь там, Рой Айерс, «Chicago» — это был наш референс на «Snob», первый трек. «Чи-ка-а-аго!»
— Еще вижу тут группу «Рок-Ателье» Криса Кельми, и это была еще одна моя ассоциация, когда я слушал «dorndom», — не конкретно этот коллектив, но вот всякие позднесоветские ВИА. Особенно в песне «Luchshiy Drug».
— Это Урганта любимая песня, он заценил ее больше всего.
— А что-то я не вижу никакой африканской музыки, хотя мне казалось, что это очевидное влияние.
— Как же нет, вот Тони Аллен там есть! Еще надо было Земфиру в референсы вставить — для «Pereday».
— А Radiohead? Я скорее там их хотел услышать.
— Да, конечно, сто процентов. Ну, Radiohead как раз и вдохновляли Земфиру.
— Вам важно было, что все это сыграно живьем? Для твоей музыки в этом альбоме непривычно много гитар, вы именно что звучите как группа.
— Да, живой звук. Там такая история была. Мы с Бестселлером делали ЕР «Три хороших песни», и там был трек «Ренессанс», для которого я взял бас, чтобы поискать какую-то мелодию. И Рома говорит: так давай ты его и запишешь — как получается, пусть криво, я нарежу.
И с тех пор я поверил в себя как басиста — когда созванивался с ребятами, так им и сказал: ребятки, задача такая, что я хочу играть на басу и петь, быть частью коллектива. Меня, конечно, предупреждали, что это не так легко, сразу мне поскидывали [вдохновиться] The Police, Стинга, Эсперанзу Сполдинг. Я такой: окей, вот мои ориентиры, буду пробовать. И некоторые песни — «Dead Blogger», например, или «La Re» — начались именно с того, что я принес басовую партию и сказал: давайте сверху нее что-то будем додумывать.
— То есть вы работали в режиме джема?
— Ну да! Допустим, «Pereday» возникла так: когда я был в Астане, меня просто отвезли к каким-то пацанам, которых я не знал, их было пять-шесть человек, они играли пиздатый грувчик, я к ним залетел, начал импровизировать и записал это на рекордер. Потом переслушал эту запись — думаю, о, вот этот кусочек очень крутой, давайте его попробуем превратить в песню.
Мы еще будем выпускать альбом невыпущенных джем-кусочков. Абсолютно сырых. У нас остались эти записи — они иногда по часу длятся: мы играем и ищем какое-то решение. Допустим, «Deboshir» и «Tic Tac» родились именно так: там слышно, как они прямо появляются, как я беру первые аккорды. А есть куски, где мы просто играем, я хуйню какую-то начитываю, или мы меняемся инструментами и просто вайбим. Очень криво, но прикольно. Вот будет такой альбом.
— Слушай, ты все время говоришь «мы». Давай расскажем, кто эти люди.
— Обязательно. Они вообще заслуживают все по медали от меня. Значит, первый человек, который со мной с конца 2014 года, — это Сурен Томасян по прозвищу Сура. Он отвечает за все гитарные партии и многие грувы в песнях, он саунд-продюсер. Еще у него есть собственный проект mama13, очень крутой. Он гений, я горжусь тем, что он рядом со мной.
Александр Огнивец по прозвищу Гнев — потрясающий клавишник и тоже продюсер. Он у нас как раз фанат Ди Энджело, Гласпера, всего этого американского black-движения, соула, R&B.
Юра Безверхий по прозвищу Гюнтер, барабанщик. Он может выдрочить любые сложные ритмы, на него можно в этом плане положиться. У нас же еще такая была задача: мы играли без метронома, почти во всех песнях ритмы живые. Так что на Гюнтере была серьезная ответственность, и он справился.
Еще есть Юрий Грицак, Лимонадный Джо. Он душа нашей компании. Он все время пытался пристроить в альбом гармошку, но в итоге она появилась только в конце «Лучшего друга». Где-то играл на перкуссии, где-то записывал бэки. Он остался в Украине, и мы сейчас не выступаем вместе, но я бы хотел, чтобы он был тоже в списках героев этого альбома.
Леван Чичуа — известный грузинский саунд-продюсер, даже победитель какого-то шоу типа «Танцы со звездами». У него прекрасный грув, хороший вкус, «Ulichnaya Percussiya» — его рук дело, он спродюсировал этот трек полноценно, а на концертах будет с нами играть как перкуссионист.
Ну и, конечно, Евгений Яременко, он же Pahatam, человек, который был с нами с самого начала и который сейчас под псевдонимом O44 завоевывает андеграундную сцену Европы. Он часто джемил с нами, брал микрофон и давал соул, и в «Лучшем друге» его бэки.
Еще назову Алексея Дудченко, нашего звукорежа, который все подключил и записал, всю самую тяжелую работу инженерскую сделал он. Вот все главные лица и представители «Дорнабанды».
— Я хотел тебя еще немного расспросить конкретно про трек «Ulichnaya Percussiya». Там нет ничего, кроме ритма. Как вы это придумали вообще?
— Знаешь, если мы, допустим, идем вместе ужинать во время тура или просто где-то пересекаемся, мы всегда джемим. Сидим у костра, взяли палки, укулеле, ведра, что угодно, Сура задает какой-то темп, и мы просто грувим. Или в ресторане стучим по стаканам и тарелкам ножичками и вилочками. Или возле мусорки какой-нибудь палками или руками по полому железному предмету. В общем, везде ищем звуки в необычном. И так классно получается всегда! У меня очень много записей подобных грувов.
И вот когда я по этим записям проходился, я нашел, как мы грувим на моем дне рождения дома у друга в Черниговской области. Я сказал: ребята, не ссать, мы должны сделать такой трек из говна и палок. Кому-то из ребят пришла в голову идея выйти на улицу, собрать там эти «инструменты» и записать. Я такой: ну охуенно, почему нет? У нас весь процесс — это поиск, эксперимент, праздник. И мы просто всю нашу студию вынесли на траву возле дома, куда проводов хватило. Так и вышло.
— Как делались тексты в этом альбоме? Не знаю, видел ли ты уже, но мне попадалось много такой критики: музыка прекрасная, а тексты — кринж. Тебя обижает такое?
— Да нет, совершенно не обижает, почему? Для «dorndom» мы чуть поменяли подход к текстам — они писались параллельно с тем, как я придумывал мелодию. То есть набрасывается какой-то рисунок, он еще не устоялся до конца, а я уже начинаю его присаживать на какие-то тексты — беру блокнотик, выхожу на улицу к костерчику и пишу. Раньше была уже готовая, до конца написанная мелодия, и мне под нее требовалось адаптировать текст. Тут я немножко поменял подход — может, это сыграло какую-то роль. Кринжовую. (Смеется.)
— Мне показалось, что тексты стали более предметными, конкретными.
— Да, это я осознанно приспустил. Ну потому что в случае «Ulichnaya Percussiya» или «Hapkido» это дворовая тема, очень простая. Она должна быть понятна пацанам. Здесь незачем вписывать какие-то двойные смыслы или контекст. Просто вот как есть.
— У тебя в Париже оказался довольно удивительный круг общения. Со своим альтер эго ты выступал на одной сцене с Арсением Морозовым из Sonic Death, а Женю Куковерова даже издал на своем новом лейбле Collaba.
— С большинством этих прекрасных людей я столкнулся в «Ателье артистов в изгнании», куда я пошел учить французский и адаптироваться к местной жизни. А дальше они меня уже начали знакомить со своим кругом. Так что я пересекаюсь здесь и с местными, и с теми, кто уехал из своих стран и творит здесь. Я тусуюсь и с украинцами, и с россиянами — давай назовем их «хорошими русскими». Мы все вместе на одной стороне — творческой в первую очередь.
— Меня это просто поразило, потому что в довоенной жизни вы были ну совсем из разных контекстов: ты поп-звезда, а эти ребята — андеграунд.
— Я это осознаю, и я абсолютно в восторге. Представляешь — возможно, со многими я бы иначе и не пересекся никогда в жизни! Потому что, ну, статус, дистанция, разница между аудиториями… А оказывается, все это напускное, и мы очень похожи.
Мы даже любим одну и ту же музыку — я обожаю плейлист с психоделическими всякими делами, который мне Женя Куковеров скинул. Я на него просто подсел — потому что сам-то я глубже Talking Heads и каких-нибудь Can не нырял, а благодаря ему даже про Дина Бланта узнал, он меня прямо прокачал.
И это не единственная такая ситуация. Я познакомился с Булатом Арслановым, это очень сильный фотограф-документалист, забиравший призы на международных конкурсах, он сделал нам серию портретов на 8-миллиметровую камеру. Александр Худоконь — известный оператор, снял нам промо для альбома. А срежиссировала его Нина Гусева, она и театральная актриса, и документальная режиссерка, и она нам сейчас будет ставить шоу на сцене для нового альбома. Ну как бы я с ней пересекся, если бы я был сейчас в своей стране? Это было бы просто невозможно. И связывались бы не мы, а наши менеджеры, и речь бы шла о совсем других суммах.
А здесь мы все вместе на одних условиях. Мы никто, нас звать никак. Есть чемодан вещей, какой-то опыт, какие-то скиллы и желание что-то делать. Мы просто встречаемся в дырявых штанах и носках: блядь, давай что-то снимем, сфоткаем, выпустим? Давай! И это пиздец как круто.
— Ты следишь за новой музыкой на русском языке, что-то до тебя долетает? Как ни странно, мне кажется, что за последние годы твое влияние стало даже более заметным. Слышал группу «неет, ты что»?
— Ну конечно! Я так и думал, что ты мне ее сейчас назовешь. Конечно, слышал. Охуенные чуваки. Ну и конечно, до меня что-то доходит. Я слышу то, что делает Антоха МС, он сильно вырос. Я слышал и «Мою Мишель», мы даже переписывались, поддерживали друг друга. Я слышу за ZventaSventana, к сожалению, они мало выпускают. Успехи Сироткина до меня достреливают. У Салуки мне понравился альбом «Beach Rock Hotel».
— То есть война не обрубила интерес?
— Слушай, ну нет, позиция провластных артистов меня, конечно, триггерит. Наверное, не все из них выступают по своей воле, кто-то вынужденно, но все равно триггерит. Но я назвал вроде бы тех артистов, которые двигаются более-менее независимо.
— Твои альбомы сейчас вернулись на российские стриминги. Почему ты принял такое решение?
— Я тебе честно скажу, я изначально не был согласен с их удалением, но сделал это под давлением нашего профсоюза музыкального. И три года их не было.
А потом я подумал — блядь, нет. Все-таки присутствие моей музыки на российских платформах — это констатация существования украинской культуры. И пусть они меня слушают, пусть проникаются ко мне, а значит, и к Украине так или иначе. Конечно, это супермягкая сила, ее легко оспаривать популистскими заявлениями, но я считаю вот так. Изоляция не приведет ни к чему хорошему, только еще больше будем друг друга ненавидеть. А тут… Представляешь, для людей, которые слушают мою музыку в России, возможно, это еще и такая маленькая борьба с властями — то, что они на каком-то энергетическом уровне оказываются на нашей стороне.
Я советовался со многими. Это было нелегкое решение. В моей банде нашлись люди, которые были категорически против [возвращаться на российские стриминги]. Я рискнул не согласиться с ними, хотя я понимаю этих людей, понимаю, почему они эмоционально не готовы принимать этот шаг.
Конечно, российские музыкальные платформы в большинстве своем принадлежат государству. «Яндекс.Музыка», VK — это чисто провластные каналы. Но мне все-таки кажется, что это суперкруто, чтобы украинцы туда проникали и там звучали. Дай бог, чтобы занимали еще какие-то строчки в хит-парадах и присутствовали на рекламных баннерах. Это же охуенно, это такая маленькая революция в рамках сегодняшнего времени.
— Слушай, а как ты вообще сейчас ощущаешь свой статус? Вот до войны все было понятно: есть новая классная поп-музыка, ты ее флагман, еще и объединяешь две культуры, находящиеся в разладе. Теперь уже не разлад, а война. В Россию тебе запрещен въезд. С Украиной тоже все сложно. Как изменилось твое самоощущение?
— Я однозначно по-другому ощущаю себя эмоционально, чем большинство украинцев, которые находятся внутри страны. Им сложнее. Я все-таки еще могу смотреть иначе, могу себе позволить искать «хороших русских» и иметь с ними отношения, налаживать какие-то мосты — хотя бы даже для того, чтобы они были на нашей стороне и приносили нам творческую пользу (а я — им).
У тех, кто находится в Украине, нет времени выискивать «хороших русских». Они в целом всех воспринимают одинаково. И это понятно, потому что они находятся в режиме выживания. Соответственно, я как бы снова становлюсь антигероем. Потому что я все-таки могу позволить себе сказать: нет, ребятки, есть русские, которые на нашей стороне, которые с нами, которые помогают. И это, наверное, влияет на мое отношение вообще к жизни. Немного расковывает меня, дает свободу.
— Это очень важно, но вопрос был немного о другом. Вот раньше ты был звездой. А сейчас ты чувствуешь себя звездой?
— Наверное, я чувствую себя каким-то опинион-лидером, особенно в части музыки. Так или иначе, на меня кто-то ориентируется, есть последователи, есть те, кто хотят со мной записываться. Это есть. Плюс, ну, я мемный чувак. Я вижу, как мемы со мной разлетаются. Я и сам люблю с себя поржать. И самоирония тоже, конечно, спасает. Так что — звезда конвертировалась в опинион-лидера со свободным творческим посылом. Ну и отлично.
Беседовал Александр Горбачев